Лев Константинов - Схватка [Журнальный вариант]

А молодой учитель из их школы вдруг исчез и ушел в лес. Выл слух, что и те, кто верховодил при немцах, тоже обосновались неподалеку — леса вокруг местечка легли на сотни километров. И загремели по ночам выстрелы, вспыхнуло небо заревом.

— Мой коханый — тот учитель, Марко Стрилець, — открылась Оксана. — А теперь он здесь, в городе.

Ива кивнула.

— Я так и думала, что одна у нас с тобой доля. Сердце подсказывало…

Луна, наконец, одолела дорогу в два оконных стекла, и серебряная стежка померкла, исчезла. Ива щелкнула выключателем, свет вырвал у темноты комнату, больно ударил по глазам.

— Погрустили и хватит.

Глаза у Ивы были сухие, губы плотно сжаты.

— Садитесь, будем знакомиться по-настоящему, — сказал Кругляк. — Вы очень удачно прошли проверку, поздравляю.

Кругляк назвал пароль. Ива опустилась на стул, руки — на круглые коленки. Она была вконец измотана всем, что произошло здесь. «Спокойно… Спокойно…» — твердила про себя и пыталась считать в уме, чтобы успокоиться, сбить нервное напряжение.

Но это мешало думать. Менжерес стала в упор смотреть на Кругляка. Лицо у того было под стать фамилии — круглое, как полная луна, добродушное, нос — вареником, каштановые волосы гладко зачесаны назад, под правым глазом — маленькая точка-родинка.

— Добра же у вас метода, — зло пробормотала Ива, — заарештуваты, перелякаты до смерти, а потим — добрый вечир, вас витае вуйко из Станислава.

— Из Явора, — поправил Кругляк.

— А хоть з того свиту, — вскипела Менжерес, — щоб вин в могыли трычи перевернувся, ваш вуйко!

— Ну зачем же так об уважаемых родственниках? Впрочем, давайте к делу. Я готов извиниться за причиненные вам неприятные минуты. Но ведь вы сами понимаете, что это было необходимо…

Ива зло шевелила губами, наверное, ругалась про себя.

— А теперь расскажите подробно о себе. Только правду, а не легенду, придуманную моими коллегами.

— Не скажу ни слова, — отрезала Менжерес. — И чего он привязался? — перешла она на галицкое обращение в третьем лице. — Мой вуйко в Яворе не проживал. А если б так, то встретились бы не по каким-то там паролям…

— Дурочка или прикидываешься? — рассердился Кругляк. — Сама нас искала.

— Если вы сейчас же не уйдете, я буду кричать, — предупредила девушка.

Она подбежала к окну и распахнула занавески. Кругляк торопливо отошел в глубину комнаты. Его спутник, Северин, оттолкнул девушку, прыгнул к окну, рывком задвинул шторы.

Где-то там, за темными квадратами стекол, спал город. Было уже поздно, после полуночи. Эти двое пришли два часа назад.

Дом был большой и старый. Много лет назад его построил дед Ивы, известный в те времена адвокат. На красного кирпича коробку посадили островерхую крышу с многочисленными шпилями и башенками. К коробке с двух сторон прилепились флигели. Все вместе — острые скаты крыши, шпили, башенки, флигели — придавало дому сходство с маленьким дворцом.

От парадного подъезда шла аллея из голубых елей. Большой участок вокруг был обнесен металлической решеткой. Затейливый узор украшал кованые железные ворота. Два каменных льва с мордами бульдогов и гривами сказочных скакунов стерегли вход. Местный скульптор-самоучка тесал львов из старых могильных плит — чтобы было дешевле. Он никогда не видел царей природы, а прижимистый адвокат не дал денег на поездку в большой город, где зоопарк. Может, поэтому и получились чудища из детских сказок.

Дед умер еще в двадцатые годы. Дом перешел по наследству к отцу Ивы. Во время оккупации в нем размещалось какое-то немецкое учреждение. После возвращения Иве пришлось потратить немало сил, чтобы доказать, что этот особняк — ее собственность. К счастью, сохранилось завещание отца, оно и помогло решить этот вопрос в горсовете. Но девушка понимала: претендовать ей, одинокой, на большой особняк бессмысленно, тем более что он уже был разделен на коммунальные квартиры, в них жили какие-то люди и уезжать не собирались. И когда в конце концов в горсовете ей предложили одну из таких квартир — две комнаты и кухню, — она после долгих колебаний согласилась. Только дерзко потребовала, чтобы вернули имущество, разграбленное злыми людьми.

— Все претензии — к фашистам, — хмуро и холодно ответил ей инспектор жилотдела. — Они там хозяйничали. Но если что найдете в других квартирах, докажете, что ваше, забирайте…

Инспектора раздражала эта визитерша — такая молодая, а цепкая, своего не упустит, «Надо бы поинтересоваться, что за птаха ее отец, — подумал инспектор. — Почему это он так внезапно исчез из города накануне войны?» Но в уголке заявления Менжерес стояла резолюция руководства жилотдела: «Решить положительно», — и служащий махнул рукой.

А Ива прошла по всем квартирам, отыскала часть мебели — дорогой старинной работы. Велела дворнику все это снести в свои комнаты. Когда новые владельцы пробовали возражать, спокойно и холодно говорила: «Это мое. Скажите спасибо, что не требую платы за пользование». — «Да зачем вам столько мебели? — удивлялись соседи. — Не квартира, а склад…»

Но Ива знала, что делала: большую часть собранного имущества она продала, оставила себе только самое необходимое и ценное. Эту торговую операцию помог ей осуществить Стефан, заработавший неплохие комиссионные. На вырученные деньги — сумму немалую — она могла безбедно жить какое-то время. Жильцы особняка изворотливость ее оценили, но невзлюбили крепко и за глаза называли не иначе как мегерой. Слово было для большинства непонятное и оттого казалось еще более обидным: «Вон наша мегера пошла…»

Двое мужчин долго присматривались, будто принюхивались, к особняку, постояли у каменных львов. В пасти одного из чудищ торчала еловая веточка.

— Все в порядке, — сказал высокий. — Можно идти.

Это был Северин. Второй — Кругляк — молча зашагал по аллее. Солидное, но недорогое полупальто, перешитое из офицерской шинели, полевая сумка в руках придавали ему сходство с районным служащим средней руки, приехавшим в большой город по делам. Тогда так одевались многие, подгоняя военную одежду к мирному времени. Привезенные с фронтов полевые сумки на несколько лет заменили портфели.

— По лестнице на второй этаж, первая дверь направо, — напомнил Северин.

— Знаю…

Северин еще раньше познакомил Кругляка с детальной схемой дома. Они вошли в парадное, поднялись по скрипучим деревянным ступеням. Остановились у двери, прислушались. Оксана им открыла сразу же, как только Северин трижды, с интервалами, постучал. Ни о чем не спрашивая, она посторонилась, впуская гостей.

— Ива скоро придет, — сказала предупредительно, — задержалась в институте.

— Подождем. — Кругляк и Северин прошли во вторую комнату, чуть поменьше первой.

— Как она тебе? — спросил Кругляк.

— Гарна дивчина, пане Кругляк. — Оксана отвечала торопливо, чуть заискивающе.

— Гарна — это эмоции. А конкретно?

— Не эмоции. Вы же знаете, я на весь мир смотрю вашими глазами. Гарна значит не болтливая, в чужие дела не лезет и про свои не рассказывает. Держится уверенно и себе цену знает. Красотой тоже доля не обидела. Хочу вас предупредить — Ива человек со странностями.

— Что это значит?

— А то, что характер у нее очень неуравновешенный. Вспыхивает, как свечка. И тогда способна на все.

— Посмотрим, — протянул неопределенно Кругляк.

Он бесцеремонно оглядывал комнату. Цепкий взгляд привычно фиксировал детали. Широкая кровать, шкаф, пианино, туалетный столик, стеллаж для книг — все добротное, из карельской березы, украшенное изящными золочеными вензелями: сплелись в причудливом рисунке инициалы отца Ивы — «К», «Л», «М». У письменного стола пристроилось мягкое кожаное кресло — в таких сиживали в давние времена солидные дельцы. На полу и над кроватью — ковры. Северин открыл шкаф, он был битком набит одеждой. На стенах висело несколько гравюр — таких, которые лет тридцать назад еще можно было приобрести в антикварных магазинах. Правда, и обивка мебели, и ковры, и позолота уже потеряли былой нарядный блеск, поизносились и обтерлись, но все в этой комнате свидетельствовало, что хозяйка не привыкла к бедности, умеет удобно устраиваться в жизни. Кругляку почему-то припомнилось собственное детство: в квартире его отца, солидного торговца галантерейными товарами, все было так же добротно.

В Ивиной комнате одна деталь резко выбивалась из общего интерьера. Над кроватью висела простенькая, видавшая виды двустволка.

— Богато живет твоя хозяюшка, — подвел итоги осмотра Кругляк. И кивнул на двустволку: — Ее?

— Да. Кое-что из имущества привезла с собой, кое-что собрала по всему особняку. Думаю, отец ее успел припрятать перед отъездом самое ценное, а она знает где. Рассказывает, что раньше жили на широкую ногу, а это все, — Оксана повела рукой вокруг, — называет осколками прошлого.